Читаем без скачивания Текел. Ты взвешен и найден лёгким - Дэвид Лазба

– Я думала, тебе будет интересно. Думала, что понравится….

Я отстегнул ремень.

– Знаешь, почему мне не было интересно? – Спросил я.

– Почему?

– Потому что сейчас мне интересна только ты.

– Не знаю почему они выбрали того мужика. – Она немного оттаяла и подняла голову. – Твой рассказ, я уверенна, лучше.

– Это не важно… – Сказал я, целуя ее.

2 глава

Время летело, как американская гиперзвуковая крылатая ракета X-51AWaverider. Я считал каждый день, пытался смаковать каждой минутой, проведенной рядом с Софьей. Но этот незабываемый месяц юношеской любви слишком быстро распылился. Действительно, я даже и не заметил.

С календаря слетел июль и его заменил август. Я поступил в дорожный университет. А Софью приняли в немецкую художественной школу, известной как Штаделшуле. Язык сломаешь, пока проговоришь. Она находилась во Франкфурте-на-Майне. Насколько мне было известно, никто из ее праведной семьи не владел немецким языком, и я понятия не имел, как Софью приняли в эту школу без знания языка. Мне не приходилось спрашивать у нее об этом. Я просто сказал: «Рад за тебя!» и это была почти правда. Она мечтала об этом всю жизнь. Там ее научат творить настоящее искусство. У нее огромный потенциал. Больше, чем у меня, во всяком случае. Но и во мне он имеется. Небольшая щепотка. Однако я не гнался и не гонюсь за своей детской мечтой – стать писателем, актером, музыкантом или кем-то в этом роде. Приходиться гнаться за деньгами. Большими купюрами. Причем, сломя голову. А до поступления мне пришлось выискивать такой университет, где почти не нужно заниматься, только лишь посещать лекции, однако, после окончания получить возможность устроиться на хорошую, высокооплачиваемую работу. Да. Так бывает. И этот, как раз, оказался именно таким. Идеально. Причем, он считался одним из лучших в Москве. Факультет назывался «технология транспортных процессов». Что-то вроде логистики.

Моему счастью не было бы конца, если Софья не улетала бы в Германию. За этот месяц я узнал, что такое любовь, узнал, что такое взаимность, научился улыбаться во весь рот, перестал слушать унылую музыку и прекратил думать о том, как ужасен этот мир. Раньше мне хотелось все изменить и меня все не устраивало. Саботаж разрывал меня на клочья. Но с ее приходом в мою дармоедную жизнь все изменилось. Оказывается, любовь способна затуманить все невзгоды и густо растушевать желчь этого страшного мира. Она подаст на блюдце счастье, которым нужно попытаться смаковать всю жизнь. Но оно, увы, иногда, быстро съедается. Я же его вообще сожрал. Так уж вышло. В этом нет моей вины.

Билеты куплены на 26 число.

Я подвез Софью и их родителей до аэропорта, помог с тяжеленными чемоданами и довел до регистрации. Время взлета – 22:00.

Софьин отец крепко пожал мою руку и даже изобразил что-то вроде улыбки. Но эта гримаса была посвящена не мне. На него, наконец, нахлынуло осознание того, что через несколько часов он покинет Россию и, скорее всего, навсегда.

– Спасибо тебе, дружище. – Говорит. – Ты хороший парень. Все у тебя будет хорошо.

– Спасибо. Удачи вам.

После, ко мне подошла его взволнованная жена. Она крепко меня обняла и сказала:

– Мы будем очень за тобой скучать, Адам! Ты хороший мальчик! – Она всхлипнула. – Приезжай к нам! Обязательно! Вы с Софьей будете на связи, она сообщит, где мы и как мы. Приезжай летом! Вы очень хорошая пара.

– Хорошо. Я приеду. Спасибо за все.

Она отошла и ко мне подошла Софья. Ее пустые глаза и опущенные уголки рта – убивали меня. Мне было трудно глотать. В горле стоял ком, размером с булыжник.

– Адам. – Сказала она. – Это ничего не значит. Мы будем общаться. Мы будем вместе. Ты же знаешь.

– Конечно. – Я глянул на ее отца, и понял, что наш последний поцелуй состоялся вчера. – Все будет хорошо. Мы же на связи.

– Да… Мы не потеряемся.

– Обещаешь? – Еле улыбнувшись, спросил я.

– Обещаю! – Бойко ответила она.

Я прижал ее голову к груди и поцеловал в пробор. Она обняла меня так сильно, что чуть не сломала мне все ребра.

– Не люблю прощаться… – Сказала она. – Ненавижу.

– Наверное, это самая распространенная фраза, которую люди говорят в аэропортах.

Она отпустила меня и улыбнулась.

Мимо нас пробегали сумасшедшие люди разных национальностей. У всех разный пол, лица, волосы, одежда, намерения, судьба, проблемы, любовь, ненависть, и, наконец, разные рейсы. Все это перемещалось перед нами с невиданной скоростью. А я просто стоял и смотрел на нее, а она на меня. По ее гладкой щеке пробежала слеза. Свою влагу я оставил при себе. Ее родители, молча, стояли сзади и смотрели на все это. Неуютно. Отец потихоньку утомлялся, ему не терпелось поскорее усесться в самолет и заснуть. На самом деле, им обоим было плевать. Как отцу, так и матери. Они думали, что мы с ней больше не встретимся, мол, детская забава, первая любовь и так далее. Мои родители частенько говорят: «Тебе пока рано». Глупые стереотипы полированных людей, со старой закалкой. Что за людская традиция такая – откладывать все на потом? И я говорю не про разные там дела, типа: постирать, сделать уроки, работу или что-то в этом роде. Я про человека и его чувства, его жизнь. Мы, вроде, рождены для того чтобы жить, наслаждаться, а получается так, что большую часть существования мы просто стоим на старте, дожидаясь, этого дрянного гонга. И тогда мы начинаем мчаться, сломя голову, не пойми куда. Да вот только этот момент длится не так уж и долго. Мы слишком долго стояли на старте, планируя свой побег. Уже каждый поворот прокрутили в мыслях по тысячу раз. Каждое движение обдумали. Но наши кости покрылись мозолями. Мы больше не способны бежать. И тогда приходится останавливаться или вовсе падать. Вот так и происходит. Родители гробят нам жизнь – мы возмущаемся, вырастаем и гробим жизнь своим детям. Но может в этом и состоит весь секрет. Может быть, поэтому Господь пока не стирает нас с лица Земли. Некий баланс. Но уж очень глупый, скучный и жестокий баланс.

– Адам. – Сказала Софья, вытирая слезу. – Вот, возьми.

Она протянула мне листок.

– Что это?

– Тут адрес Церкви.

Я взял его и медленно поднял на нее глаза.

– Хорошо, я приду.

– Там ты почувствуешь связь со мной.

– Я приду.

– Обещаешь? Если ты не хочешь – не заставляй себя, не делай это ради меня. Делай ради себя. Ты ведь веришь в Бога, а без Церкви нет спасения.

– Обещаю. Приду…

– Соня. – Окликнул ее отец. – Началась регистрация.

Она обернулась и крикнула отцу:

– Сейчас, сейчас!

– Напиши, как приземлитесь. – Говорю.

– Обязательно. Слушай, на следующее лето, я жду тебя!

– Я постараюсь.

– Постарайся.

Она взяла меня за руку.

– Я люблю тебя… – Сказал я и почувствовал, как жар подступил к щекам.

– И я тебя.

– До встречи, а?

– Да, – Я медленно кивал, – до встречи.

Она отпустила мою руку и потихоньку начала отдаляться. Затем развернулась и побежала к родителям. Я пошарил по карманам, нашел маленький леденец, развернул его и положил в рот. А она удалялась все дальше и дальше, как корабль в море. Вскоре они встали в очередь на регистрацию. Софья повернулась, посмотрела на меня и помахала рукой. Я помахал ей в ответ. Мы неотрывно смотрели друг на друга, в течение пяти минут. У меня колотилось сердце, потели руки, и чесался нос. Месяц назад, когда она сказала мне об этом, я очень расстроился, но теперь, когда этот момент настал, мне было более чем паршиво. «Ничего» – думал я. – «Приеду к ней летом». Но во мне бурлил страх. Больше всего на свете я забоялся, что разлюблю ее или она меня. Побоялся, что мы и впрямь потеряемся в этом ужасном мире.

Она махнула мне последний раз и исчезла из поля зрения. Софья уже на 10% была в Германии. А я на 100% в отчаянии.

На выходе я наткнулся на какого-то еврея в сером костюме и с жидкой бородкой. Ему было лет пятьдесят с виду. Стоял с сумочкой и нервно дергал молнию на ней. Туда-сюда. У него весь лоб вспотел. А глаза зоркие, как у ястреба. Хищно кого-то искали. И я попался. Он умилился и сосредоточился на мне. Видимо разглядел во мне земляка.

– Шалом! – Ликующе закричал он, встав у меня на пути.

– Здравствуйте. – Спокойно поприветствовал я, притормозив.

– Хах! – Взыграв духом, усмехнулся он. – Ты же наш! Да? Ты же наш?

– Вряд ли. – Я пожал плечами, обошел его и пошел дальше.

– Погоди, не уходи! – С типичным еврейским акцентом продолжал он. – Я же вижу! Ты таки наш! Кудрявый красавчик! Тут в Москве, однако, не часто наших встретишь.

– Какой наш? – Спросил я, переходя дорогу.

– Ну, ты же наш! Еврей! Мы русские евреи! А ты что скрываешься? Тогда я буду тише, если хочешь.

Он волочился за мной до самой машины и все повторял, что я «наш».

– Что вам надо? – Сказал я, наконец, когда мы пришли на стоянку и подошли к машине.